Пошлый, лысый и за рулем, но не Вин Дизель. (С)
«Что-то соловьи стали петь слишком громко;
Новые слова появляются из немоты.
Такое впечатление, будто кто-то завладел моим сердцем -
Иногда мне кажется, что это ты.
Губы забыли, как сложиться в улыбку;
Лицо стушевалось - остались только черты;
Тут что-то хорошее стало происходить с моим сердцем;
Ты знаешь, мне кажется, что это ты.»
Кардиограмма, Б. Гребенщиков
Иногда мне кажется, что это глупо – выкладывать что-то на «всеоборзение»: кто-то посмеется, кто-то поплачет а кто-то скажет – «во, круто чувак думает, я ж и сам такой, ток до сих пор этого никто мне не объяснил». А иногда мне думается, что это чуть ли не единственный способ донести до другого свои мысли, чувства. Почему-то так странно, когда два любящих человека не могут объясниться друг с другом до конца. Не хватает слов, жестов, и проще все, вертящееся на языке, отпустить и забыть. Мне было жаль, что мне никогда не пишут чего-нибудь возвышенного, страстного, всепоглощающего, как наша любовь. Теперь, наверное, мне стоит быть счастливым, даже если больше мне никогда и ничего подобного не напишут – ведь этот один раз почти геройский.
О чем я думаю, чего я хочу, о чем мечтаю, чем живу? Зачем задавать мне эти вопросы… Мы одно целое, мы думаем и живем единым, мы даже боимся одного – хотя никому из нас не стоит бояться. Зачастую, когда я брожу под окном, в котором не горит свет – почему-то тебя еще нет дома – мне хочется убить весь мир. Раздавить его в ладони, чтобы не приходили глупые мысли – с кем ты, любовь моя, страсть моя и боль моя? В чьи глаза ты смотришь своим томным взглядом? Может, ты кому-то улыбаешься так же, как и мне… Я стою, не чувствуя дождя и смотрю в темное небо, где почему-то горит всегда только одна звезда. И когда мне кажется, что тебя уже не будет – ты возникаешь из темноты, и смотришь в мои злые глаза своим фирменным взглядом, и я понимаю, что все хорошо, и не на что злиться, и ты только со мной. Но каждый раз это для меня – как ад. Каждый раз мы доказываем друг другу, убедительно и на пальцах, что ничто не угрожает нашей любви – и каждый раз мы возвращаемся к своей ошибке, забывая все то, во что недавно верили. Я ревную тебя так, как мог ревновать Отелло, убивший свою Дездемону – неистово, до боли в сжатых челюстях, отдаваясь ей так же, как отдаюсь своей любви к тебе. Мы зависим друг от друга, но среди нас нет повелителя. Я не смогу без тебя, хоть иногда и позволяю себя пофилософствовать, что все не вечно, и все проходит. Наверное, единственное, что у меня осталось когда я оскорблен – иллюзорное представление, что я могу уйти тогда, когда захочу. Иногда мне кажется, что ты настолько зависишь от меня, что каждым своим флиртом, каждым своим шагом в сторону пытаешься себе доказать, что еще не все потеряно, что ты еще не окончательно утонул в этом омуте, где одни черти и никаких ангелов, кроме тебя. Мне довелось полюбить – и это самое страшное, что могло со мной случиться. И теперь мне терять уже нечего, кроме того, что может случиться что-то с тобой. Поэтому тебе придется смириться с тем, что я всегда рядом. Ну вот, а я опять теряю нить своих мыслей. Я скучаю по тебе, не видя твоих глаз, твоей улыбки, не чувствуя твоего тела в своих объятиях. Наверное, я все-таки не умею говорить с тобой письмами – они заканчиваются не в пример быстрее, как бы я хотел любить тебя - вечно…
Новые слова появляются из немоты.
Такое впечатление, будто кто-то завладел моим сердцем -
Иногда мне кажется, что это ты.
Губы забыли, как сложиться в улыбку;
Лицо стушевалось - остались только черты;
Тут что-то хорошее стало происходить с моим сердцем;
Ты знаешь, мне кажется, что это ты.»
Кардиограмма, Б. Гребенщиков
Иногда мне кажется, что это глупо – выкладывать что-то на «всеоборзение»: кто-то посмеется, кто-то поплачет а кто-то скажет – «во, круто чувак думает, я ж и сам такой, ток до сих пор этого никто мне не объяснил». А иногда мне думается, что это чуть ли не единственный способ донести до другого свои мысли, чувства. Почему-то так странно, когда два любящих человека не могут объясниться друг с другом до конца. Не хватает слов, жестов, и проще все, вертящееся на языке, отпустить и забыть. Мне было жаль, что мне никогда не пишут чего-нибудь возвышенного, страстного, всепоглощающего, как наша любовь. Теперь, наверное, мне стоит быть счастливым, даже если больше мне никогда и ничего подобного не напишут – ведь этот один раз почти геройский.
О чем я думаю, чего я хочу, о чем мечтаю, чем живу? Зачем задавать мне эти вопросы… Мы одно целое, мы думаем и живем единым, мы даже боимся одного – хотя никому из нас не стоит бояться. Зачастую, когда я брожу под окном, в котором не горит свет – почему-то тебя еще нет дома – мне хочется убить весь мир. Раздавить его в ладони, чтобы не приходили глупые мысли – с кем ты, любовь моя, страсть моя и боль моя? В чьи глаза ты смотришь своим томным взглядом? Может, ты кому-то улыбаешься так же, как и мне… Я стою, не чувствуя дождя и смотрю в темное небо, где почему-то горит всегда только одна звезда. И когда мне кажется, что тебя уже не будет – ты возникаешь из темноты, и смотришь в мои злые глаза своим фирменным взглядом, и я понимаю, что все хорошо, и не на что злиться, и ты только со мной. Но каждый раз это для меня – как ад. Каждый раз мы доказываем друг другу, убедительно и на пальцах, что ничто не угрожает нашей любви – и каждый раз мы возвращаемся к своей ошибке, забывая все то, во что недавно верили. Я ревную тебя так, как мог ревновать Отелло, убивший свою Дездемону – неистово, до боли в сжатых челюстях, отдаваясь ей так же, как отдаюсь своей любви к тебе. Мы зависим друг от друга, но среди нас нет повелителя. Я не смогу без тебя, хоть иногда и позволяю себя пофилософствовать, что все не вечно, и все проходит. Наверное, единственное, что у меня осталось когда я оскорблен – иллюзорное представление, что я могу уйти тогда, когда захочу. Иногда мне кажется, что ты настолько зависишь от меня, что каждым своим флиртом, каждым своим шагом в сторону пытаешься себе доказать, что еще не все потеряно, что ты еще не окончательно утонул в этом омуте, где одни черти и никаких ангелов, кроме тебя. Мне довелось полюбить – и это самое страшное, что могло со мной случиться. И теперь мне терять уже нечего, кроме того, что может случиться что-то с тобой. Поэтому тебе придется смириться с тем, что я всегда рядом. Ну вот, а я опять теряю нить своих мыслей. Я скучаю по тебе, не видя твоих глаз, твоей улыбки, не чувствуя твоего тела в своих объятиях. Наверное, я все-таки не умею говорить с тобой письмами – они заканчиваются не в пример быстрее, как бы я хотел любить тебя - вечно…
-
-
01.11.2004 в 14:13Моя любовь больше эгоистична и нарциссична. Я люблю тебя во мне и себя в тебе. Но ты то не я. Я не доверяю тебе. Когда ты опаздываешь, я не уверен, а придешь ли ты. Я знаю, что все твои вещи у меня, а все равно не уверен. Я боюсь, что с тобой что-нибудь случиться, и ты не придешь. Боюсь, что ты просто решишь не приходить. Я выбрал для себя любить тебя всегда, до конца жизни. А что ты выбрал - я не знаю. Я боюсь, что уйдет страсть, и ты уйдешь. Я знаю, что моя страсть не уйдет, в твоей я не уверен. Я люблю рассказывать тебе о своих флиртах и играх, потому, что считаю, что это делает меня привлекательнее в твоих глазах, и не хочу понять, что тебе это делает порой больно. Потому что ты не уверен во мне. Потому что мой созданный образ ты принял. А он игра. Потому что все тебе скажут, что я не верен. И я не уверен, что ты им не поверишь. И я не перестану играть с миром, потому что это нужно мне. И мне хочется делиться с тобою. Ты еще и мой наперстник и психоаналитик. А когда ты говоришь вдруг о ком-то кто тебе нравиться, я страдаю и готов вышвырнуть тебя, раз ты еще кого-то видишь. Моя любовь эгоистична. Я хочу сжать тебя в объятиях как любимую плющевую игрушку, вонзиться зубами. Я хочу сделать тебя больше моим, наверное так чувствуют маньяки-каннибалы. Я знаю, что это нельзя. Что поднимая штангу весом с двух тебя, я могу причинить тебе только боль. А для меня это любовь. Ближе, ближе, вжаться. Ты дал мне много ограничений. Я злюсь на тебя и готов выгнать, понимая, что если ты уйдешь мне будет еще хуже. Я ругаюсь с тобой про себя. Я готов ударить тебя, когда ты как ворона, переходишь дорогу, не глядя по сторонам. Моя любовь нарциссична. Ты нравишься мне, ты самое красивое, что было в моей жизни. Но я раздражаюсь, что ты порою красивее меня. Когда смотрят на тебя, а не на меня я становлюсь распущенным, захватывая все внимание. Я хочу убить тебя и жить с тобою долго, как Джуд и еще дольше.
-
-
07.11.2004 в 21:58Любовь - штука тонкая...
Влад, сколько тебе лет?!
-
-
07.11.2004 в 22:31-
-
09.11.2004 в 13:36Любовь штука не просто тонкая - она штука затягивающая. (задумчиво) А лет мне ажно целых 27... (весело)
По поводу дневника: вроде я не против